Категория: Инцест
Цитата:
«Я тоже не терял времени, и пока Аня увлеченно ощупывала мой напрягшийся член, я тоже запустил свою руку ей меж ног и начал трогать ее девственную щелку. Она уже немного обросла редчайшими волосиками и была жаркой и чуток увлажненной.
— Анечка?
— Да? — ответила она, мечтательно смотря куда-то ввысь.
— Ты знаешь, мне так приятно, — признался я.
— Мне тоже, — ответила она тяжелым голосом.
— Хочешь, для тебя будет еще приятнее.
— Спрашиваешь, естественно!
— Тогда давай сними трусики, и мы будем… — я помолчал нерешительно.
— …ебаться? — додумалась она.
Мы разделись донага. Я опять лег на нее, так, чтоб мой член прижался к ее щели.
— Как приятно! — воскрикнула она. — У тебя такая жгучая пися.
— Я скользнул членом повдоль ее половых губ. Она начала тяжело дышать и постанывать.
— Еще! Еще! — шепнула она. — Это здорово! Только не останавливайся!
Я сообразил, что она завелась, и сейчас с ней можно сделать все, что угодно».
=================================================================
Если покопаться глубже, то в жизни каждом найдется эпизод, о котором о никогда и никому не расскажешь. Может быть, люди даже не помнят (либо не желают держать в голове) некие моменты собственной биографии. Психологи говорят, что так работает некоторая защита от травмирующих душу мемуаров. Все же, если натужить память, можно найти нечто, что заслуживает внимания всяких там психоаналитиков и сексопатологов. Но я никогда не пойду на прием к этим исследователям человечьих душ. Я оставлю это воспоминание при для себя, как и большая часть моих братьев — так именуемых обычных людей, которые кропотливо прячут в шкафы скелеты собственного дальнего прошедшего.
Мне было лет 11, моя сестра Аня была молодее на год с маленьким. Сейчас мы взрослые люди, нам далековато за 30. У каждого своя семья и малыши, и я надеюсь, она не вспоминает тот злополучный эпизод. У дам, как правило, маленькая память. А меня это воспоминание навещает почаще, чем бы мне хотелось.
Это было в конце 70-х. Тем летом я отдыхал в пионерском лагере. Кто бывал там, то знает, что происходит ночами в палатах, где дремлют пионеры. У каждого свои утехи. Я помню, как с позором изгнали из лагеря 2-ух сестер-близняшек после того, как их изловили ночкой в палате у мальчишек самого старшего отряда. Вобщем, предмет моего рассказа другой.
Я был в том возрасте, когда о сексе ничего не знаешь, но жутко этим интересуешься. С ребятами собственного отряда мы обсуждали эту запрещенную тему с большой охотой. Вобщем, слово секс было нам незнакомо, как и пристижное сейчас словечко «трахаться». Мы гласили просто «ебаться». Никто точно не знал, что это фактически такое. Все дискуссии сводились к смутным слухам и догадкам. Это не было похоже на дискуссию компетентных людей. Только собрание слухов да детских фантазий. Типа того, что один мальчишка ебался с девченкой, а позже целый месяц прогуливался очень необычной походкой, повсевременно двигая задницей. Другой рассказ был еще фантастичнее — про парня, который так наебался, что даже писал позже малофьей.
Из всех этих доверительных мальчишеских бесед я усвоил одно. Ебаться очень приятно. Но при всем этом наслаждение было недостойным, зазорным. Числилось, что ебаться — это постыдно, это нужно делать потаенно, чтоб никто не знал и не лицезрел.
Странноватое дело, при всей нашей заинтригованности мы были полными профанами. Я, например, понятия не имел, что конкретно от секса возникают на свет малыши, и в идей собственных допустить не мог, что мои папа и мать могут ебаться вместе. В моем осознании это просто не укладывалось.
Короче, пионерский лагерь отдал мне мощнейший импульс для моих детских сексапильных фантазий. Я начал повсевременно мыслить о сексе. Практически неделю после лагеря я прогуливался как в лихорадке, мне всегда мерещились совокупляющиеся пары, двигающие задницей верх и вниз.
С каждым деньком во мне росла решимость испытать с кем-нибудь поебаться. Я просто уже не мог вытерпеть. Это не было сексапильное возбуждение — для этого я был еще очень мал, быстрее это была неодолимая тяга к новым познаниям, собственного рода жажда исследователя. Это как прекрасная игрушка, которую увидел в витрине магазина и требуешь, чтоб для тебя ее обязательно приобрели.
Об одноклассницах не могло быть и речи — я был жутко застенчивым мальчуганом. У меня бы язык не оборотился предложить впрямую такое. Ну и страшился я — вдруг про меня начнут говорить, выяснят учителя — и погонят из школы, как тех сестер-близняшек из пионерского лагеря.
Единственной девченкой, с которой я мог побеседовать о собственных фантазиях, была моя родная сестра Аня. Мне так хотелось поделиться с кем-нибудь своими желаниями, что я решил довериться ей и даже уговорить ее испытать на вкус сей запрещенный плод.
Она была примерной ученицей, практически отличницей. Очевидно, она не знала плохих слов, ни тем паче понятия не имела о том, .
Наши предки работали до 6 вечера, так что у нас с Аней было куча времени после школы, когда мы оставались одни и придумывали для себя всякие утехи.
В тот денек на улице шел дождик, идти на улицу не хотелось. Мы посиживали на диванчике и болтали. Она с гордостью говорила о том, сколько пятерок она получила сейчас, а я практически не слушал ее. Я глядел на нее и пробовал придумать метод, как уговорить ее на то, чего мне так хотелось испытать.
— Давай поиграем, — предложил я
— А во что? — спросила она.
— Я знаю одну новейшую игру, но вдруг она для тебя не понравится.
— Почему? — от всей души опешила она.
— Это взрослая игра, а мы еще мелкие. И нам нельзя.
— Это почему я малая? — запротестовала Аня. Мне уже 10 лет.
— Нет, все равно не стоит.
Аня была очевидно заинтригована. Я даже не подразумевал, что мои сомнения (а я, добросовестное слово, просто терзался ими) посодействуют мне выполнить мою мечту. Аня не считала себя малеханькой девченкой и решила обосновать мне свою взрослость. Мне оставалось только подогреть ее энтузиазм.
— Ну, — напористо востребовала она. — Гласи быстрей, что же это все-таки за игра.
— Молвят, это очень приятно, — уклончиво заявил я.
— Да о чем ты говоришь? Что же все-таки это такое? — сыпала она вопросами.
Я преодолел смущение и выжал из себя…
— Ты слышала такое слово — «ебаться»?
— Ебаться? — совсем расслабленно переспросила она, будто бы речь шла о таблице умножения. — 1-ый раз слышу. А что же это все-таки за игра? Что мы должны делать? Ты сам когда-нибудь ебался?
— Нет, — честно признался я. — Просто много слышал об этом в пионерском лагере.
— Ну и рассказывай, все равно ты лучше меня знаешь.
— Это делают мальчишки и девченки, — начал разъяснять я. — Они …раздеваются, потомм мальчишка ложится на девченку, они начинают тереться животиками.
Я сознательно умолчал о том, что не считая этого мне необходимо будет воткнуть свою письку в ее и водить там снутри то взад, то вперед. Я страшился, что это испугает ее. А так это смотрелось достаточно невинным развлечением — просто лежать нагими и тереться друг о друга. Главное для меня было — уговорить ее начать, а там она сама не сумеет тормознуть и захотит большего.
— Ты будешь тереться об меня животиком? — переспросила Аня и хихикнула. — А это будет не очень щекотно?.
Я рассмеялся, она была настроена повеселиться, и мое предложение показалось ей смешным. Она сама предложила пойти в спальню к родителям, 1-ая сбросила с себя платьице, маечку и в ожидании уставилась на меня. Я снял штаны и рубаху. На нас оставались только трусики.
— Ну и что далее? — спросила Аня.
Я молчал, так как мне стало жутко. Это не было чувством вины либо страз за наказание. Об этом я совсем не задумывался. Я с энтузиазмом рассматривал Аню, ее немного очерченную талию, чуть начавшие формироваться грудки с розовыми сосками, ее немного полноватые ножки, бугорок понизу животика, верно очерченный тесноватыми плавками. Я не знал точно, что необходимо делать, а поэтому страшился оказаться забавным в ее очах. Приблизительно то же, наверняка, чувствует взрослый мужик, не уверенный в собственной потенции.
Она приободрила меня…
— Ну что все-таки ты, давай. Иди сюда.
Мы залезли под одеяло и легли рядом.
— Ну, Володя, чего ты ожидаешь? Давай!
Я вроде бы нехотя приподнялся и попросил ее раздвинуть пошире ноги.
Позже лег на нее, придавил собственный животик к ее и начал усердно тереться.
Но это занятие не было настолько интересным, как я ждал. Оно было очень механистическим и пресным.
— Может, мы делаем что-то не то? — засомневалась Аня. — Естественно, не то! Я знаю, я лицезрела, как это делают в кино.
И здесь она приподнялась, обняла меня за шейку и поцеловала в губки. Какая-то искра пронзила мое тело. Я ощутил, что мой член, ранее момента вяло болтавшийся у меня меж ног, начал набухать и крепчать. Это была 1-ая эрекция в моей жизни. И это было приятно. Даже прикосновение к телу Ани через трусы вызывали непередаваемое наслаждение. Видимо, она тоже ощутила перемену.
— Что там у тебя понизу? Это твоя писька? Можно, я потрогаю?
— А можно, я твою потрогаю? — задал я встречный вопрос.
Я откинулся на бок и позволил Аниной руке залезть мне в трусы.
— Какая она жесткая! — воскрикнула она с восхищением.
Я тоже не терял времени, и пока Аня увлеченно ощупывала мой напрягшийся член, я тоже запустил свою руку ей меж ног и начал трогать ее девственную щелку. Она уже немного обросла редчайшими волосиками и была жаркой и чуток увлажненной.
— Анечка?
— Да? — ответила она, мечтательно смотря куда-то ввысь.
— Ты знаешь, мне так приятно, — признался я.
— Мне тоже, — ответила она тяжелым голосом.
— Хочешь, для тебя будет еще приятнее.
— Спрашиваешь, естественно!
— Тогда давай сними трусики, и мы будем… — я помолчал нерешительно.
— …ебаться? — додумалась она.
Мы разделись донага. Я опять лег на нее, так, чтоб мой член прижался к ее щели.
— Как приятно! — воскрикнула она. — У тебя такая жгучая пися.
— Я скользнул членом повдоль ее половых губ. Она начала тяжело дышать и постанывать.
— Еще! Еще! — шепнула она. — Это здорово! Только не останавливайся!
Я сообразил, что она завелась, и сейчас с ней можно сделать все, что угодно. Но это была моя сестра, я обожал ее, и мне было полностью довольно тереться о ее мокроватую письку. Мой член просто плавал повдоль ее щели, как по маслу. Это было истинное блаженство, которого я никогда не испытывал.
— О, как приятно! — шептала сестренка. — Сделай это опять. Мне нравится. Это и есть ебаться?
— Не совершенно так, Анечка, но если хочешь, мы можем испытать по-настоящему.
— Я очень желаю, я просто с разума схожу!
Я страшился приступать к главному. Я помнил дискуссии в пионерском лагере о том, как девченкам рвут целки. Я знал, что это может быть боль и кровь. Но моя сестра, видимо, была жутко возбуждена. Она желала большего, чем обыкновенные касания половыми. органами. Я думаю, она просто растеряла голову. Она попробовала ложку меда и возжелала съесть больше.
— Я желаю ебаться по истине! — решительно заявила она. — Я очень тебя прошу. Пожалуйста, покажи, как это делать. Для тебя что, жаль?
— Тогда для тебя придется чуток потерпеть, — предупредил я. — Будет больно. Раздвинь ножки пошире.
В ответ она только лихорадочно закивала головой. Ей не терпелось испытать все по полной программке. Я отбросил в сторону одеяло. Смотря на Аню, я совсем запамятовал о стыде. Пальцами я расправил губки ее половой щели и придавил головку члена к ее узенькому отверстию. Невзирая на то, что член мой был маленьким в те годы, я не сумел просочиться глубоко. Погрузившись в ее вагину на каких-либо полтора сантиметра, я уперся во что-то упругое. Возможно, это была девственная плева, а может, просто ее детское влагалище было очень узеньким, что совсем естественно для 10-летней девченки, которую еще не разу не трахали.
— Остановись, — простонала она. — Мне больно. Не суй далее. Просто прижми свою писю к моей и так держи. Вот сейчас отлично, жарко.
Я очень осторожно высунул член и также осторожно опять воткнул его назад. Может быть, чуток поглубже, но не на много. Вот так я начал двигать членом, очень медлительно, с маленький амплитудой, чтоб не причинить боль собственной сестренке. Нам обоим было приятно от дразнящего соприкосновения наших гениталий. Мне казалось, как будто ее горящее жаром отверстие сосет головку моего члена.
Аня закрыла глаза от наслаждения, ее лицо пылало, дыхание стало учащенным, она будто бы задыхалась. Внезапно дрожь пошла по ее телу. Она вздрогнула и обмякла в моих объятиях.
Мне так и не удалось просочиться своим членом в ее влагалище. Я даже не дождался семяизвержения. Вобщем, я был очень юн для этого. К тому же стрелки часов приближались к 6. Скоро должны были придти предки.
— Не расстраивайся, — попробовала утешит меня Аня. — У нас еще будет время завтра. Завтра, я поговорю с моей подругой Олей. Ей уже 13, она должна знать, как это сделать не больно.
— Даже не вздумай! — внезапно себе кликнул я.
— Почему? Она ведь моя наилучшая подруга. Я уверена, она нам поможет.
— Нет, — твердо произнес я. — Никто не должен знать об этом. Либо нас накажут.
— Хорошо, хорошо. Успокойся. Я никому не скажу, Володя, обещаю.
Но как досадно бы это не звучало, она не сдержала слова. На последующий денек я возвратился из школы ранее, …чем она. Я сбежал с физкультуры, чтоб поскорее ее узреть. Битый час я ожидал ее и фантазировал о том, как мы опять заберемся в кровать, как я вставлю собственный член в ее молодую вагину. Я веровал, что если этим мы будем заниматься каждый денек, то постпенно ее писька растянется, и я свободно смогу двигать членом в ней по всей длине, как это делают взрослые.
Потому когда у порога прозвенел звонок, я с величавой радостью я побежал открывать дверь. Но за дверцей меня ждало разочарование. Мои мечты упали, как карточный домик. Их разрушил ураган ненависти.
Когда я увидел лицо моей сестры, я сообразил, что это конец. Было ясно, ято она никогда больше не позволит мне притронуться к ней. Она была очень рассержена, если не в ярости. И здесь же с порога начла орать на меня…
— Ты дурачина и лгун! Ты мне все налгал. То, что мы делали вчера, страшно. Этого делать нельзя. Ты чуть ли не сломал мне целку! Ты бы обо мне поразмыслил — ведь я сейчас никогда не выйду замуж.
Это были не ее мысли. Это были чужие слова. Я сообразил, кто обучил ее этому. Она все таки решила посоветоваться с наилучшей подругой, а та ей все растолковала. Я желал приостановить Аню, которая без остановки сыпала обвинениями в мой адресок. Ее как будто подменили. Я желал что-то разъяснить, но все напрасно. Она и слушать не желала, а когда я попробовал обнять ее за плечи и успокоить, она с некий остервенелостью отскочила от меня и заверещала…
— Убери свои лапы! А если ты еще хоть раз подойдешь ко мне, то я все расскажу маме. Уходи, я тебя терпеть не могу.
С того времени мы стали неприятелями, закончили говорить. Помня Анину опасность, я даже не пробовал возобновить какие-либо дела с ней. И по сю пору мы практически не разговариваем, хотя она время от времени гостит у нас с детками и очень дружна с моей супругой.
Думаю, у нее все таки хватило разума не говорить маме. Либо мать ей не поверила. По последней мере, у меня с родителями на данную тему никаких дискуссий не было.
